– Так значит эта птичка действительно опасается, что еевот-вот подстрелят? Вот как эта красотка дрожит за свою дорогую шкуру!

– Я не имею ни малейшего отношения ни к мадам Дойль, ни к еемужу, – ответил Пуаро надменно, – я здесь отдыхаю.

– И как вам нравится отдыхать, а?

– А вам? Разве вы не проводите здесь каникулы?

– Каникулы?

– Фергюсон презрительно фыркнул и добавил загадочно:

– Я изучаю обстановку.

– Чрезвычайно интересно, – проговорил Пуаро и вышел напалубу.

Здесь он почти столкнулся с яркой брюнеткой в скромномчерном платье, которая испуганно повернулась к нему. Очевидно, она былалатиноамериканка. Она разговаривала с грузным высоким парнем в морской форме.«Один из механиков экипажа», – подумал Пуаро. Почему-то оба были настороженыили испуганы.

«О чем они могли говорить и что их напугало?» – подумалПуаро.

Он прошел вдоль кормы и пошел по бортовой палубе. Дверьодной из кают распахнулась, и миссис Оттерборн в атласном алом халате упала емуна руки.

– Ах, простите, – извинилась она, – мне ужасно стыдно,дорогой мсье Пуаро. Извините, простите меня. Качка, понимаете, качка, все делов ней. Я не выношу воды. Ах, когда же остановится этот проклятый пароход!

– Она вцепилась в его рукав.

– Качает, меня не держат ноги… Мне всегда плохо в море. И явсе время совсем одна. Ах, эта дрянная девчонка, ни жалости, ни сочувствия; онане понимает свою бедную мать. А я столько для нее сделала.

– Миссис Оттерборн начала всхлипывать.

– Я надрываюсь ради нее, как рабыня, до изнеможения, доизнеможения! Я могла бы стать великой писательницей, да, могла бы! Но я всемпожертвовала ради нее, всем – ради нее! И никакой благодарности. Но я расскажуим, сию же минуту расскажу – пусть все знают, как она бросила меня, какая онажестокая, затащила меня сюда и я умираю от скуки… Я расскажу…

Она рванулась вперед. Пуаро мягко остановил ее.

– Я найду вашу дочь и пошлю к вам, мадам. Ступайте обратно всвою каюту. Так лучше, поверьте.

– Нет. Я хочу всем рассказать, всем, всем на корабле.

– Не рискуйте мадам, это опасно, море волнуется. Вас можетснести за борт.

Миссис Оттерборн посмотрела на него недоверчиво.

– Правда, мне грозит опасность?

– Да, конечно.

Его хитрость удалась. Она покачнулась, споткнулась ивернулась в каюту.

Пуаро постоял немного, поглаживая усы, и отправилсяразыскивать Розали. Она сидела на палубе, беседуя с Тимом и миссис Аллертон.

– Вас зовет ваша мать, мадемуазель.

Только что она весело, беззаботно смеялась, и сразу лицо еепомрачнело. Она подозрительно взглянула на него и торопливо пошла по палубе.

– Не могу разгадать этого ребенка, – сказала миссисАллертон.

– Она так быстро меняется. Сегодня – приветлива, завтра –вдруг начинает грубить.

– У нее плохой характер и дурное воспитание, – ответил Тим.

Она покачала головой.

– Нет. Дело не в этом. По-моему, она очень несчастна.

– Возможно, – жестко и отрывисто проговорил Тим, – но укаждого из нас свои неурядицы.

Раздался удар гонга.

– Обед! – обрадовалась миссис Аллертон.

– Я умираю от голода.

В этот же день вечером Пуаро заметил, что миссис Аллертонбеседует с мисс Ван Скулер. Когда он проходил мимо, миссис Аллертон весело емуподмигнула. Она говорила:

– Ну, разумеется, замок Калфрис, дорогая… Корнелия, котораябыла не нужна, гуляла по палубе с доктором Бесснером, он нудно излагал ей своипознания в египтологии, почерпнутые из Бедекера. Она слушала его с жаднымвниманием. Тим и Розали стояли, облокотившись на поручни.

В понедельник утром на борту «Карнака» слышались оживленныевосторженные голоса. В нескольких ярдах от причала, освещенный восходящимсолнцем, высился храм, высеченный в скале. Четыре гигантские каменные фигурыспокойно и величаво взирали на мир. Корнелия Робсон задыхалась от восхищения.

– О, мсье Пуаро, как удивительно, какие они огромные ивеличественные, глядя на них, ты сам становишься таким крошечным, какнасекомое.

Мистер Фантора, стоявший рядом, пробормотал:

– Гм, чрезвычайно… впечатляет…

– Грандиозно, – подхватил Симон Дойль. Он отвел Пуаро всторону.

– Знаете, я не очень-то разбираюсь в храмах и всякихдостопримечательностях, но такое и на меня подействовало. Все эти старыефараоны были, должно быть, толковые парни.

Остальные пассажиры начинали сходить на берег. Симон понизилголос.

– Ужасно рад, что мы сюда поехали. Здесь как-то всепрояснилось, непонятно почему, но прояснилось. Линнет вдруг успокоилась. Когдаона увидела Джекки на борту, ей стало худо, просто худо, но потом вдругпроизошел перелом, теперь ей безразлично, тут Джекки или нет. Мы решили большене избегать ее. Она поступает глупо, а нам наплевать. Она думала засадить нас вловушку, но не вышло. И мы ей это докажем.

– Да, – задумчиво проговорил Пуаро.

– Так что все прекрасно.

– Да, да.

По палубе шла Линнет. На ней было льняное платьенежно-абрикосового цвета. Она улыбалась. Пуаро она словно и не заметила, лишьхолодно кивнула и увела мужа.

Он осмелился критиковать Линнет и попал в немилость. Онапривыкла к безоговорочному восхищению, и Пуаро оказался грешником, которыйнарушил закон всеобщего обожания. К нему подошла миссис Аллертон.

– Сегодня миссис Дойль совсем другая, – проговорила она,понизив голос.

– Все эти дни в Асуане она была такая печальная иозабоченная. А сегодня вся светится от счастья. Даже страшно, будто бы она…

Пуаро собрался ответить, но драгоман попросил группусобраться и повел их в храм Абу-Симбель.

Пуаро оказался рядом с Эндрью Пеннингтоном.

– Вы впервые в Египте? – спросил Пуаро.

– Нет, я уже бывал здесь, но давно. Правда, только в Каире.Я никогда не ездил по Нилу.